Девушка или тигр?

автор: Фрэнк Стоктон

<1>

В стародавние времена жил-был король, полуварвар по своей природе, чьи идеи, хоть и отточенные и приглаженные прогрессивностью далеких соседей – Латинян, все же были масштабными, напыщенными и необузданными – ведь он был наполовину варваром. Он был мужчиной безудержной фантазии и, к тому же, такой беспрекословной власти, что по своей воле воплощал в жизнь все свои желания и причуды. 

Он был склонен к общению с самим собой и, когда он с самим собой приходил к соглашению о чем-то, назад дороги не было. Когда каждый член его семьи и политического аппарата действовал в соответствии с его желаниями, король  был  добродушен и весел; но когда ему кто-то противился, глаза его выкатывались из орбит, и был он еще  добродушнее и веселее, потому что ничто не доставляло ему такого удовольствия, как выпрямлять искривления и сглаживать неровности.

Среди заимствований, уменьшивших его варварство ровно наполовину, была общественная арена, на которой, посредством демонстрации силы людей и животных, умы его подчиненных становились более утонченными и окультуренными.

Но даже здесь неуемная и варварская натура короля проявила себя. Арена была построена не для того, чтобы люди могли слушать рапсодии умирающих гладиаторов, не для того, чтобы позволить им увидеть неизбежный исход противоборства религиозных убеждений и челюстей, но для целей гораздо лучше подходивших для расширения и развития умственной энергии народа. Этот огромный амфитеатр, с круговыми галереями, таинственными чертогами и невиданными коридорами был воплощением поэтической справедливости, в нем преступления наказывали, а добродетель награждали решениями неподкупной и непредвзятой удачи.

Когда одного из подданных обвиняли в преступлении достаточно серьезном, чтобы заинтересовать короля, народ оповещали о том, что в определенный день судьба обвиняемого решится на королевской арене, строении, которое по праву заслужило свое имя, поскольку, несмотря на то, что его форма и планировка были заимствованы в дальних странах, его предназначение определялось лишь разумом одного человека, короля до мозга костей, не признававшего традиций, требовавших от него преданности большей, чем он готов был проявить, и усложнявшего любую заимствованную форму человеческой мысли буйством своего варварского идеализма.

<2>

Когда народ собирался на галереях, и король, окруженный свитой, восседал на своем троне, он подавал знак, под ним открывалась дверь, и обвиняемый выходил на арену. Напротив него, с другой стороны  закрытого пространства, было две двери, совершенно одинаковые и  находились они рядом. Обязанностью и привилегией обвиняемого было подойти к этим дверям и открыть одну из них. Он мог открыть любую, которая ему понравится; на его решение ничто не влияло, кроме уже упомянутой выше удачи. Открыв одну дверь, он мог столкнуться с тигром, таким свирепым и жестоким, что и вообразить сложно, и тот прыгал на обвиняемого, разрывая на куски в наказание за его проступок. В момент, когда дело принимало такой оборот, начинали печально звонить железные колокола, нанятые плакальщицы  на внешней стороне арены начинали стенать, а зрители, с поникшими головами и тяжестью на сердце медленно брели домой, глубоко печалясь о том, что такой молодой и честный, или такой пожилой и уважаемый человек встретил такую судьбу.

Но, открыв другую дверь, обвиняемый видел девушку, наиболее подходившую ему по годам и положению из  всех подданных короля, и на ней его немедленно женили в награду за невиновность. То, что у него уже могла быть жена или семья, не имело значения, как и то, что его сердце могло принадлежать другой; король не позволял таким мелочам нарушать его схему наказаний и вознаграждений. Церемония, как и  в обратном случае, происходила немедленно, на арене. Еще одна дверь открывалась под троном короля, и оттуда появлялся священник, а за ним – хористы и танцующие девы, играющие радостные гимны на золотых трубах и исполняющие замысловатый танец, все они приближались к паре, стоящей рядом, и проводили свадебный обряд, весело и по всем правилам. Звонили колокола, народ приветствовал молодоженов  и невиновный мужчина, вслед за детьми, посыпающими их путь цветами, вел свою невесту домой.

<3>

Таким полуварварским способом король восстанавливал справедливость. Его безупречность была очевидна. Преступник не мог знать, из какой двери выйдет девушка; он открывал ту дверь, которую хотел, и у него не было ни малейшего понятия о том, что с ним произойдет в следующий момент – съедят его или поженят. Иногда  тигр выходил из одной двери, а иногда – из другой. Решения такого суда были не только справедливы, но и окончательны: обвиняемый встречал свое наказание, если сам себя признавал виновным, и, если он был невиновен, его в тот же момент награждали, хотел он того или нет. От решений королевской арены было невозможно скрыться.

Это учреждение было чрезвычайно популярным. Когда люди собирались в день суда, они никогда не знали, станут ли свидетелями кровавой бойни или веселой свадьбы. Этот элемент неуверенности придавал событию шарм, который бы не удалось создать никаким иным способом. Так что народ получал развлечения и был доволен, а мыслящая часть общества не могла назвать такую схему несправедливой, ведь разве не в руках обвиняемого было решение?

У короля-полуварвара была дочь, цветущая, как его самые яркие фантазии, и с душой такой же горячей и властной, как и его собственная. И как обычно бывает в таких случаях, она была для него всем, и он любил ее больше всего на свете. Среди его придворных был молодой человек, чье благородство крови и низкое положение так часто встречаются среди романтических героев, которые любят дам королевских кровей. Эта дама королевских кровей была довольна свои кавалером, он был красив и смел настолько, что ему не было равных во всем королевстве, и она любила его с пылом, в котором было достаточно варварства, делавшего чувства горячими и сильными. Этот роман счастливо длился многие месяцы, пока в один прекрасный день король не узнал о нем. Он не сомневался и не колебался относительно своих обязанностей. Юношу немедленно бросили в тюрьму, и был назначен день суда на королевской арене. Это, конечно, был особый случай, и его величество, как и его народ, был глубочайше заинтересован в том, как закончится суд. Никогда еще не было такого; никогда обвиняемый не осмеливался любить дочь короля. В последующие годы это стало достаточно распространенным, но тогда еще было ново и поразительно.

<4>

Слуги короля обшарили все клетки королевства в поисках самых свирепых и беспощадных тигров, из которых должны были выбрать для арены самого кровожадного монстра; и компетентные судьи внимательно изучали красавиц королевства, чтобы у юноши была подходящая невеста в случае, если рок не определит ему другой участи. Конечно, все знали, что то, в чем его обвиняли, было совершено. Он любил принцессу, и ни он, ни она, ни кто-либо другой не собирались отрицать этот факт; но король не позволил бы такой мелочи вмешаться в работу его суда, который приносил ему такую радость и удовлетворение. Не важно, чем все закончится, король избавится от юноши, насладиться тем, как будут развиваться события, которые определят, правильно ли юноша поступил, позволив себе любить принцессу.

Назначенный день наступил. Со всех концов королевства собирались люди, заполняли галереи арены, и толпы, которые не смогли попасть внутрь, собрались у внешних стен. Король и его свита заняли свои места, напротив одинаковых дверей, этих судьбоносных порталов, таких ужасных в своем подобии.

Все было готово. Был дан сигнал. Дверь под королевскими особами открылась, и возлюбленный принцессы вышел на арену. Высокий, красивый, белокурый, его появление встретили низким гулом восхищения и тревоги. Половина людей и не знала, что такой прекрасный юноша живет среди них. Не удивительно, что принцесса любила его! Как же ужасно, что он на арене!

Когда юноша прошел по арене, он обернулся, по обычаю, чтобы поклониться королю, но он вовсе не думал об этой высокопоставленной особе. Он смотрел на принцессу, сидевшую справа от отца. Если бы не варварская половина ее натуры, она бы не пришла туда, но ее горячая и пылкая душа не позволила бы ей пропустить событие, в котором она была так заинтересована. С того момента, как вступил в силу декрет о том, что ее возлюбленный должен решить свою судьбу на королевской арене, она ни о чем больше не думала, днями и ночами, кроме как об этом событии и разных вещах, связанных с ним. Обладая большей властью, влиянием и силой характера, чем кто-либо когда-либо интересовавшийся таким делом, она сделала то, кто никто никогда не делал – она узнала секрет дверей. Она знала, в какой из комнат, которые располагались за дверями, стояла открытая клетка с тигром, а в какой ждала девушка. Через эти толстые двери, изнутри задрапированные шкурами, было невозможно услышать ни звука. Но золото и сила человеческой воли раскрыли этот секрет принцессе.

<5>

И она не только знала, в какой комнате была девушка, готовая появиться, прекрасная и смущающаяся, если ее дверь откроется, но она знала и эту девушку. Она была одной из самых красивых и милых девушек при королевском дворе, ее выбрали в награду обвиненному юноше, если он докажет свою невиновность в том, что посягнул на тех, кто настолько выше его; и принцесса ненавидела ее. Часто она видела, или думала, что видела, как это прекрасное создание бросало обожающие взгляды на ее возлюбленного, и иногда ей казалось, что он ловил эти взгляды и даже отвечал на них. Время от времени она видела, как они разговаривали; разговор длился всего несколько мгновений, но многое можно сказать в нескольких фразах;  они могли говорить о пустом, но откуда ей было знать? Девушка была красива, но как она посмела поднять глаза на возлюбленного принцессы; и, со всем напором дикой крови, передававшейся ей долгими поколениями предков-варваров, она ненавидела женщину, которая краснела и дрожала за той безмолвной дверью.

Когда ее возлюбленный повернулся и посмотрел на нее, и его глаза встретились с ее глазами, когда она сидела там, бледнее и белее чем кто-либо в этом океане тревожных лиц, окружавшем ее, он увидел, благодаря силе мгновенного понимания, которой наделены те, чьи души едины, что она знала, за какой дверью притаился тигр, а за какой ждала девушка. Он ожидал, что она будет знать. Он понимал ее природу, и его душа была уверена, что она не успокоится, пока не выяснит тайну, скрытую от всех, даже от короля. Единственной надеждой для юноши, в которой была доля уверенности, было то, что принцесса сумеет раскрыть тайну; и когда он посмотрел на нее, он понял, что она сумела, как и в душе своей он знал, что она сумеет.

Затем его быстрый и тревожный взгляд задал вопрос: «Какая?» Это было так ясно для нее, как если бы он прокричал это. Нельзя было терять ни минуты. В одно мгновение вопрос был задан, в другое на него нужно было дать ответ.

<6>

Ее правая рука лежала на мягком парапете перед ней. Она подняла руку и легко, быстро подвинула ее вправо. Никто, кроме возлюбленного, не увидел этого. Все глаза были обращены на него.

Он повернулся, и твердыми быстрыми шагами пересек оставшееся до дверей расстояние. Сердца замерли, люди затаили дыхание, все глаза были прикованы к этому человеку. Без тени сомнения он подошел к правой двери и открыл ее.

Вот в чем смысл истории: кто появился из-за двери, тигр или девушка?

Чем больше мы размышляем над этим вопросом, тем сложнее на него ответить. Для этого нужно провести исследование человеческой природы, которое проведет нас через запутанный лабиринт страстей, из которого сложно найти выход. Подумайте об этом, дорогой читатель, как о вопросе, зависящем не от вас, но от полуварварской принцессы с горячей кровью, с душой, сжигаемой пожарами отчаяния и ревности. Она потеряла его, но кому он должен достаться?

Как часто, в часы бодрствования и во сне, она дрожала от ужаса и закрывала лицо руками, представляя, как ее любимый откроет дверь, за которой его ждали кровожадные клыки тигра!

Но насколько чаще видела она его перед другой дверью! Как от горестных мыслей она скрежетала зубами и рвала на себе волосы, когда видела его радость, когда он открывал дверь, за которой стояла девушка! Как ее душа горела в агонии, когда он бросался навстречу этой женщине, с ее алеющими щеками и блестящими триумфом глазами; когда она видела, как он ведет ее, и все его тело горело радостью возобновленной жизни; когда она слышала радостные крики толпы и дикий звон радостных колоколов; когда она видела священника, его радостное сопровождение, приближающихся к паре, и венчающих их прямо на ее глазах; и когда она видела, как они вместе уходят по тропе из цветов, а им вслед раздаются крики радостной толпы, в которых ее единственный вопль отчаянья теряется и тонет!

<7>

Разве не лучше ему сразу погибнуть и ждать ее в благословенных чертогах полуварварской вечности?

И все же, этот ужасный тигр, эти крики, эта кровь!

Она приняла решение мгновенно, но это произошло после дней и ночей мучительных раздумий. Она знала, что ее спросят, она решила, что ответит, и, без тени сомнения, она подвинула руку вправо.

Вопрос о ее решении не из тех, на которые можно с легкостью ответить, и я не могу сказать, что я – единственный человек, который может это сделать. Поэтому я оставляю его вам: кто вышел из открытой двери, девушка или тигр?

Посмертное

автор: Джойс Кэрол Оутс 

Так это было или будет. Вдалеке, будто возникая из-за горизонта, когда Земля поворачивается к рассвету, раздается стук молотка, высокий, будто зазубренный звук. Ты представляешь его в здании за многие мили от тебя, здании, в котором живут незнакомые люди. Но потом он становится ближе. На шаг, на квартал, ближе. А на улице, двенадцатью этажами ниже твоего окна, воет сирена. Две, на самом деле, кольца звука, как сумасшедшие красные ленты, развевающиеся и сплетающиеся вместе с противоположных сторон: севера, юга. Это знакомая паника. Пожарная сирена? Наш дом горит? Стук, удары мужских кулаков, становится громче и громче. Теперь невозможно его спутать: и кто-то грубо дергает дверную ручку: они перед дверью твоей квартиры. Голоса, мужские голоса. Тяжелые шаги, тяжелые ботинки. «Эй, есть кто-нибудь? Это полиция, пожалуйста, откройте». Простое требование. Но все же оно наполняет тебя ужасом. Лежа в постели, по крайней мере, ты думаешь, что это твоя постель, пока, как странно, ты не понимаешь, что это пол, доски давят через ковер, твердо и плотно, будто толкают снизу спину, ягодицы, нежные босые пятки. На тебе лишь часть одежды и очень холодно. Почему тебе так холодно, ты не можешь понять, легкое шерстяное одеяло туго обвивает тебя, будто внезапное объятие ребенка, но ноги неприкрыты, икры, лодыжки, ступни. Все так открыто, носки твоих ступней. Почему вы здесь? Уходите! Никто не вызывал полицию! Ты пытаешься сесть, но не можешь, не можешь даже поднять себя и опереться на локоть. Кажется, что ноги подвернулись под тобой, будто ты упала с большой высоты. Твое тело безвольное, парализованное, будто каждый нерв, мускул, сустав разрубили. «Откройте эту дверь, пожалуйста!» - и еще один, более глубокий голос: «Полиция! Откройте!» Ты слышишь звук выламываемой двери, который ни с чем не спутаешь, она поддается и влетает внутрь. Уходите! Оставьте меня в покое!  Вы не имеете права! Хотя твои глаза остановились и смотрят лишь на потолок, в неясных тенях над тобой ты видишь, как поддается дверная коробка, как летят щепки. Это невероятно, этого не может быть, но все же это происходит, и где ты можешь спрятаться? Заползти под кровать, когда ты даже двигаться не можешь? Заползти в ванную, в дальнем конце комнаты? Тонкое одеяло не может защитить тебя, есть что-то постыдное в твоей почти абсолютной наготе. Пожалуйста, оставьте меня в покое, пожалуйста, уходите, вы нам не нужны! Где твой муж, почему он не проснулся? – или он ушел, ушел и оставил тебя одну, и как долго ты была одна, ожидая, пока он вернется? Женаты 30 лет, и ты не можешь вспомнить его лицо! Но никто не узнает. Полицейские не обращают никакого внимания на твои протесты. Топот и треск раздаются в коридоре, и даже пол дрожит. Рация издает звук, похожий на голос попугая, слепящий свет загорается сверху. Ты пытаешься плотнее завернуться в одеяло. Оставьте меня, как вы смеете, ты всхлипываешь, умоляешь, не смотрите на меня, уходите! В дверях спальни – лица незнакомцев, мясистые размытые лица и грубо уставившиеся глаза. Один из них молод, в очках в проволочной оправе, они отражают верхний свет. Нет, нет, нет, не смотрите на меня! Ты отчаянно пытаешься спрятаться в одеяло,  в нем что-то застыло и прилипает к волосам. И ты так замерзла, что не можешь пошевелиться: кожа болезненного цвета свернувшегося молока, ногти на руках и ногах синие изнутри, как сливы. Так смущена, так выставлена напоказ, какое право эти незнакомцы в своих униформах имеют, чтобы врываться в твою квартиру, в твою личную жизнь, в твои тридцать лет брака, в твою душу, сейчас приближаясь так медленно, длинные ноги в брюках, блестящие кожаные ремни, металлические запонки, пряжки, вынутые пистолеты. Трое мужчин в форме, незнакомые тебе, смотрят на тебя сверху вниз с такими выражениями на лицах, каких ты еще не видела. «Боже мой!» - говорит один, тоненько присвистывая. Другой говорит, сглатывая: «Что это? Это -?» Третий говорит мрачно, но с оттенком удовлетворения: «Ха, вы знаете, что это».  Через залитое дождем окно видно темно-синее светящееся небо, прочерченное оранжевыми венами, будто гниющее. Не трогайте меня, не поднимайте одеяло, уходите, я в порядке, я – это я, и всегда я буду собой, я просто сплю и вы – мой кошмар, вне меня вы не существуете, не трогайте меня! Двое из них стоят рядом, уставившись. Долгая пауза. Один вытирает ладонью рот, другой говорит резким безразличным голосом по рации. В дверях ванной, выложенной белым кафелем, свет отражается от очков самого младшего полицейского. Это смех или он нервно прочищает горло. Говорит: «Если вы думаете, что это ужасно, посмотрите сюда».

За приворотным зельем

автор: Джон Кольер 

Алан Остен, охваченный нервной дрожью, поднимался по  темной и скрипучей лестнице недалеко от улицы Пелл, а потом долго осматривался на тускло освещенной площадке прежде, чем нашел нужное имя, небрежно написанное на одной из дверей.

Он толкнул дверь, как ему и сказали, и оказался в комнатушке, в которой не было ничего, кроме простого кухонного стола, кресла-качалки и обыкновенного стула. На одной из грязно-коричневых стен было несколько полок, с дюжиной баночек и бутылочек на них.

 В кресле-качалке, читая газету, сидел старик. Алан, не говоря ни слова, вручил ему карточку, которую ему дали. «Присаживайтесь, господин Остен», - поприветствовал старик. «Рад знакомству».

«Правда ли», - спросил Алан, «что у вас есть зелье, с – эмм, - весьма необычного свойства?»

"Дорогой мой сэр», - ответил старик, «мои знания не очень обширны – я не занимаюсь слабительными и лекарствами от зубной боли – но я умею делать разные вещи. Думаю, ничто из того, что я продаю, нельзя назвать обычным».

«Что ж, дело в том…», - начал Алан.

«Вот, например», - перебил старик, потянувшись к бутылочке на полке. «Эта жидкость бесцветна как вода, практически безвкусна, ее нельзя почувствовать в кофе, молоке, вине или любом другом напитке. И определить при вскрытии тоже нельзя».

«Хотите сказать, что это яд?» - спросил Алан.

«Можете назвать это средством для чистки перчаток, если хотите», - безразлично сказал старик. «Может, оно и очистит их. Я никогда не пробовал. Можно назвать его средством для чистки  жизни. Иногда жизни нужно чистить».

«Но мне не нужно ничего такого», - пробормотал Алан.

«Может, вам нужно что-то такое же», - произнес старик.

«Знаете ли вы цену этого? За одну чайную ложку, которой достаточно, я прошу пять тысяч долларов. Не меньше. Ни на пенни».

«Надеюсь, не все ваши зелья такие дорогие», - с опаской сказал Алан.

«Ох, конечно же нет, мой дорогой. Нет смысла назначать такую цену за приворотное зелье, например. Молодые люди, которые в нем нуждаются, очень редко располагают такой суммой. Иначе бы оно им не понадобилось».

«Рад это слышать», - сказал Алан.

«Я считаю так», - сказал старик. «Угоди клиенту с одной покупкой, и он вернется к тебе, когда ему понадобится что-то еще. Даже если она и будет дороже. Он будет копить на нее, если будет такая необходимость».

«Так вы на самом деле продаете приворотное зелье?», - спросил Алан.

«Будь иначе», - сказал старик, потянувшись за другой бутылочкой, «я бы не упоминал другое зелье. Лишь в положении, когда от вас кто-то зависит, вы можете позволить себе такую откровенность».

«И эти зелья», - сказал Алан, «они ведь не просто – как это сказать…»

«О, нет», - поспешил разуверить его старик. «Их эффект долог, они продлевают мимолетный порыв, делая его необузданным, настойчивым. Вечным».

«О боже!»- воскликнул Алан, пытаясь скрыть личный интерес. «Как же интересно!»

«Но учтите и духовную сторону вопроса», - сказал старик.

«Я помню о нем», - сказал Алан.

«Эти зелья заменят безразличие преданностью. Презрение  - обожанием. Дайте всего каплю этого зелья вашей возлюбленной – его запах не чувствуется в супе, апельсиновом соке и коктейлях – и какой бы веселой и головокружительной она ни была, она кардинально изменится. Она больше не захочет ничего, кроме одиночества и вас».

«Я едва могу в это поверить», - сказал Алан. «Она так любит вечеринки».

«Больше она и не подумает о них», - заметил старик. «Она будет бояться красоток, которых вы там можете встретить».

«Она и правда будет ревновать?» -в восторге воскликнул Алан. «Меня?»

«Да, и она захочет быть для вас всем».

«Она уже для меня все. Только для нее это не имеет значения».

«Будет, когда выпьет это. Для нее это будет иметь значение. Вы – единственное, что будет интересовать ее в жизни».

«Прекрасно!» - вскричал Алан.

«Она захочет знать все, что вы делаете», - продолжил старик. «Все, что происходило с вами в течение дня. Каждое слово. Она захочет знать, о чем вы думаете, почему внезапно улыбнулись и почему вам грустно».

«Это любовь!» - воскликнул Алан.

«Да», - сказал старик. «Как же внимательна будет она к вам! Она никогда не позволит вам утомляться, сидеть на сквозняке, пропускать обед. Если вы задержитесь на час, она будет в ужасе. Будет думать, что вас убили или что вас похитили сирены».

«Едва могу представить Диану такой», - воскликнул Алан, охваченный радостью.

«Вам не придется использовать воображение», - сказал старик. «И, кстати, поскольку рядом всегда есть сирены, если вдруг так сложатся обстоятельства, в будущем, вам не нужно сдерживаться и волноваться. Она простит вас, в конце концов. Конечно, она будет оскорблена, но простит вас – в конце концов».

«Этого не случится», - пылко прошептал Алан.

«Конечно нет», - сказал старик. «Но, если случится, вам не стоит переживать. Она никогда не разведется с вами. О, никогда! И, конечно, она никогда не даст вам и малейшего повода для беспокойства».

«И сколько», - спросил Алан, «стоит это великолепное зелье?»

«Оно не такое дорогое», - сказал старик, «как средство для чистки перчаток, или жизни, как я иногда его называю. Нет. Оно стоит пять тысяч долларов и ни пенни меньше. Нужно быть старше, чем вы сейчас, чтобы потакать себе в таких прихотях. На него нужно накопить».

«Но приворотное зелье?» -спросил Алан.

«Ах, это», - пробормотал старик, выдвигая ящик стола и доставая оттуда маленький, грязный пузырек. «Это стоит всего лишь доллар».

«Не могу передать вам, как я благодарен», - сказал Алан, глядя, как он наполняет пузырек.

«Хочу напомнить», - сказал старик, «что покупатели возвращаются, позже, когда они намного состоятельнее, и хотят более дорогих вещей. Вот, пожалуйста. Вы убедитесь, что оно очень эффективно».

«Еще раз спасибо», - сказал Алан. «До свидания».

«Au revoir», -сказал старик.

Винный пресс

                                                  

автор: Джозеф Эссбергер«Не обязательно быть французом, чтобы наслаждаться хорошим вином», - говорил обычно Чарльз Джослин де Грюс своим гостям-иностранцам, когда принимал их в Париже. «Но вы должны быть французом, чтобы определить его», - добавлял он с улыбкой.Прослужив всю жизнь во французском дипломатическом корпусе, граф де Грюс жил вместе с женой в элегантном доме на улице Вольтера. Граф был приятен, конечно же, воспитан, и заслужил репутацию гостеприимного хозяина и интересного собеседника.
Гости этого вечера все были европейцами и практически единодушно утверждали, что иммиграция была корнем всех проблем Европы. Чарльз де Грюс ничего не говорил. Он всегда скрывал свое презрение к таким идеям. И, в любом случае, он никогда особо не дорожил этими гостями.Первую бутылку красного Бордо подали к телятине, и один  из гостей обратился к де Грюсу.«Ну же, Чарльз, это простая арифметика. Раса и цвет тут совершенно ни при чем. У вас, должно быть, огромный опыт в таких вопросах. Что вы думаете по этому поводу?»«Да, генерал, тонны опыта!»Не говоря ни слова, де Грюс поднял свой бокал и поднес его к своему носу картошкой, который от любви к вину приобрел розоватый оттенок. Через несколько секунд он посмотрел на гостей, его глаза застилали слезы.«Настоящее насыщенное Бордо», - тепло сказал он, «лучшее из лучших».Четверо гостей подняли свои бокалы к свету и рассматривали их кроваво-красное содержимое. Все согласились, что это лучшее из всех вин, которые им доводилось пробовать.Один за одним вдоль Сены загорались огни, и из окон первого этажа можно было видеть ярко освещенные пароходы, проплывавшие через арки Pont du Carrousel[1]. К этому времени подали дичь, а к ней – великолепный кларет.
«Можете ли вы представить», - спросил де Грюс, пока наливали кларет, «что есть люди, которые подают вина, о которых совершенно ничего не знают?»«В самом деле?», - сказал один из гостей, немецкий политик.«Лично мне нравится знать, что в бутылке, прежде, чем я ее откупорю».
«Но как? Как можно быть уверенным?»«Мне нравится ездить по виноградникам. Возьмем, например, одно место, которое я периодически навещал в Бордо. Я познакомился с владельцем виноградника. Вот как можно узнать, что ты пьешь».«Это вопрос породы, Чарльз», - сказал другой политик.
«Этот мужчина», - продолжил де Грюс, будто датчанин и не говорил ничего, «всегда рассказывает историю,  связанную с вином. И одна из них была самой удивительной из всех, которые я когда-либо слышал. Мы дегустировали вино в его винодельне, и когда подошли к одной бочке, его передернуло. Он спросил, согласен ли я, что красное Бордо – лучшее вино в мире. Я, конечно, согласился. А затем он сказал что-то очень странное.«Вино в этой бочке», - сказал он, и на глаза его навернулись слезы, «лучшее в мире. Но его жизнь началась вдали от страны, где был выращен виноград».Де Грюс остановился, чтобы проследить за тем, чтобы всех гостей обслужили.
«И?», - сказал датчанин.Де Грюс переглянулся с женой.«Расскажи им, mon cheri», - сказала она.
Де Грюс наклонился, сделал еще глоток вина и промокнул губы уголком салфетки. Вот история, которую он рассказал.В возрасте 21-го года отец отправил Пьера – этим именем он назвал владельца виноградника – на Мадагаскар к дяде. За две недели он влюбился в местную девушку по имени Фэнири, оно значило «Желание» на малагасийском. Его нельзя винить. В свои 17 она была великолепна. Под солнцем Мадагаскара ее кожа отливала золотом. Ее длинные, до пояса волосы, оттенявшие лицо, обрамляли большие, бездонные глаза. Это была настоящая coup de foudre[2] для обоих. Через пять месяцев они поженились. У Фэнири не было семьи, но родители Пьера приехали на свадьбу из Франции, хотя они и не одобряли этот брак, и три года молодая пара счастливо жила на острове Мадагаскар. Однажды пришла телеграмма из Франции. Родители Пьера и его единственный брат погибли в автокатастрофе. Пьер улетел домой на первом же самолете, чтобы успеть на похороны, а потом заняться виноградником, оставшимся от его отца.
Через две недели прилетела Фэнири. Пьер был убит горем, но с Фэнири он смог управлять делами. Его семья и ленивые, идиллические дни под тропическим солнцем, ушли навсегда. Но у него была прекрасная жена, и он был обеспечен. Возможно, думал он, жизнь в Бордо будет не так уж и плоха.Но он ошибался. В скором времени он понял, что Фэнири ревнива. На Мадагаскаре ей не было равных. Во Франции же она ревновала ко всем. К горничным. К секретарше. Также к крестьянским девушкам, которые собирали виноград и хихикали над ее смешным акцентом. Она убедила себя в том, что Пьер спал с ними, со всеми по очереди.Она начала с намеков, бесхитростных, таких простых, что Пьер их даже не замечал. Затем попробовала напрямую обвинить его, когда они были в спальне. Он все отрицал, и тогда она начала устраивать ужасные сцены на кухне, в винодельне, на плантациях. Ангел, на котором женился Пьер на Мадагаскаре, превратился в фурию, ослепленную ревностью. Ничто из того, что он говорил или делал, не могло помочь. Часто она не разговаривала с ним неделями, а когда начинала говорить, это были лишь оскорбления и угрозы, что она уйдет от него. К третьему сбору винограда для всех было очевидно, что они ненавидели друг друга.Одним пятничным вечером Пьер был в винодельне, работая с новым электрическим давильным прессом. Он был один. Сборщики винограда ушли. Внезапно дверь открылась и вошла Фэнери, на ее лице был очень яркий макияж. Она подошла к Пьеру, обвила руками его шею  и прижалась к нему. Даже сквозь запах винограда он почувствовал, что она пила.«Милый», - вздохнула она, «что нам делать?»Он хотел ее, но все оскорбления и унизительные сцены поднялись в нем. Он оттолкнул ее.
«Но, милый, у меня будет ребенок».«Не неси чушь. Иди спать! Ты пьяна. И смой с себя эту краску. Ты выглядишь, как уличная девка».Лицо Фэнири потемнело, и она набросилась на него с новыми оскорблениями. Ему всегда было на нее наплевать. Ему интересен был лишь секс. Он был одержим им. И  белыми женщинами. Но француженки, белые женщины, были шлюхами, и он был мил с ними. Она схватила со стены нож и бросилась с ним к Пьеру. Она плакала, но ему понадобилась вся его сила, чтобы не дать ножу вонзиться в горло. В конце концов, он оттолкнул ее, и она отлетела к прессу. Пьер стоял, тяжело дыша, когда ее волосы попали в шестерни и пресс стал затягивать ее внутрь. Она кричала, пытаясь освободиться. Шестерни медленно вгрызлись в ее плечо, и она снова закричала. Потом она потеряла сознание, хотя он был не уверен, от боли или от винных паров. Он отвернулся, пока отвратительный звук не дал ему понять, что все кончено. Затем он поднял руку и  выключил пресс.
Гости содрогнулись и де Грюс прервал свою историю.«Что ж, не буду вдаваться в подробности за столом», - сказал он. «Пьер скормил прессу остатки тела и убрал все. Затем пошел в дом, принял ванну, поужинал и лег спать. На следующий день он сказал всем, что Фэнири ушла от него и вернулась на Мадагаскар. Никто не удивился».Он снова замолчал. Его гости застыли, пристально глядя на него.
«Конечно», - продолжил он, «65-ый был очень плохим для Бордо. Но не для Пьера. Это просто удивительно. Его вино выигрывало награды одну за другой, и никто не мог понять, почему».Жена генерала откашлялась.«Но, конечно», - сказала она, «вы не пробовали его?»«Нет, не пробовал, хотя Пьер заверил меня, что его жена подарила вину несравненный аромат».«И вы, эмм, не купили его?», - спросил генерал.
«Как я мог отказаться? Не каждый день найдешь такую породу».За этими словами последовала долгая пауза. Датчанин ерзал на стуле, его бокал остановился на полпути между столом и губами. Остальные гости нервно переглядывались. Они не понимали. «Но, Грюс», - в конце концов выдавил из себя генерал, « вы же не хотите сказать, что мы пьем сейчас эту чертову женщину?»Де Грюс невозмутимо посмотрел на англичанина.«Что вы, не приведи Господь», - сказал он медленно. «Все знают, что лучшее вино всегда подают первым».

---

[1] Мост Каррузель
[2] Любовь с первого взгляда